Кремового цвета обшарпанный потолок, скрипящая от любого, даже малейшего, движения кровать, возгласы за закрытой белой дверью. И холод. Меня просто трясет, хоть я лежу на кровати в джинсах.
Я стараюсь ни о чем не думать. Единственное что не дает мне покоя – голод. После капельницы, из-за которой меня разбудили в такую рань, я не могу заснуть. Такое чувство, что я скоро сойду с ума), желудок сводит голодными судорогами, а я просто не могу перестать думать о еде.) Хотя бы стаканчик кофе. Того ужасного, растворимого кофе в автомате у входа.
Нельзя.
Нельзя ни пить не есть. И именно из-за этого нельзя меня не покидает навязчивая идея наесться. Я бы, наверное, заглотил с ходу … допустим, пачку масла (с). Я не помню, где я читал об этом, но отвращение к данному продукту у меня отсутствует.
Скоро должны позвать в операционную. Меня проводит сестричка, хотя я и сам бы мог дойти. Со мной здоровается персонал, меня узнают, пусть даже я в этой чертовой марлевой маске. Я дружу с уборщицей.
За окном идет снег. Три человека на кушетке, два – на стульях. И все молчат. По лицам видно, что волнуются, бояться, нервничают … Бабушка, сидящая напротив меня, улыбается и смотрит в окно. Меня бьет озноб.
Я первый.
- Потерпи укольчик.
Сестричка не попала в вену. Из-за холода их практически не видно. Растирает мне запястье сбоку.
- Потерпи укольчик.
Снова мимо. Я ничего не вижу – мне закрыли глаза белой простыней. На животе лежат тяжелые инструменты, кто-то просит принести бормашину. В операционной, кроме меня, лежит мужчина и четырехлетняя девочка. У них «пластика», с ними больше возни.
- Потерпи укольчик.
Кто-то протирает мне подбородок и шею спиртом, ноги и руки привязывают к операционному столу. … Левую руку через секунду сводит судорогой, в голове приятно кружиться и я отключаюсь.
Потолок белый и обшарпанный. Просыпаться мне неохота, и я снова закрываю глаза. Но через минуту мне приказывают их открыть. Я нечленораздельно прошу снять с меня чертову шапочку и сестричка смеется. Я каждый раз требую снять шапочку. Все думают, что это последствия наркоза. Ага, как же. Когда меня будут укладывать в кровать, рядом будет стоять мать. Не хватало еще скандала из-за татуировки.
Шапочку я снимаю сам, задевая катетером простынь. Больно.
Мое лицо в крови, волосы в крови. Подушка, простынь и одеяло, футболка. Кровь засыхает и неприятно стягивает кожу на лице. Минуты через две я нахожу причину «потопа» - я спал с открытым ртом. А еще во сне выдернул катетер из вены. Зажимаю пальцем запястье, покачиваюсь, иду в коридор. Там мне выдают вату и делают укол метанола (боль постепенно возвращается)
На руках и ногах у меня синяки. Такое впечатление, что я там танцевал на операционном столе. Веревки,веревки.
Ненавижу антибиотики. И не понимаю, зачем мне нужно заталкивать в себя по семь таблеток несколько раз в день. Я бы смирился только с таблетками, но не с прилагающейся к ним больничной едой. Сливаю все в унитаз.
Мама покупает мне ужасную шапку, которую я вынужден одеть при выходе на улицу. Я подписал какие-то бумажки о запрете курения, тихом часе и еще какой-то фигне, так что мне приходиться уходить за территории клиники, чтобы покурить. Примерно раз в день (я все еще пошатываюсь и чувствую себя слишком мерзко, чтобы натягивать на себя одежду. )
Снег, снег, снег и люди в масках, толпящееся у окошек аптек на первом этаже. Я греюсь у автоматов с кофе, ловя на себе взгляды – ну да, у меня перемотано полголовы, а сверху одета шапка. И маска.
Бабушка из соседней палаты приносит мне столовский кисель темно-бурого цвета. Приходиться выпить залпом, практически не дыша – ради бабушки. Ей меня просто жалко, а мне жалко ее (помойму, к ней никто не приезжает вообще)
Мы лежим в отделении челюстно-лицевой хирургии.
Сегодня вечером меня отпускают домой. Я мечтаю просто принять ванну и полежать на своей кровати. Утром мне придется вернуться. Я оставляю бабушке свой чайник и спрашиваю, что ей привезти. Бабушка начинает плакать и говорить, какой я хороший и мне становиться неловко =/.
P.S
Дома обнаруживаю, что случайно «украл» баночку для анализов >__>